Составить предложения с фразеологизмами вырвать с корнем, подкосить под корень, смотреть в корень, в корне пресечь, краснеть до корней волос, корень жизни, пустить корни, в корне неправильно, врастать корнями
Мне стало так стыдно, что я покраснел до корней волос
дети-это корень жизни родителей
вырвать с корнем страницы из блокнота
нужно смотреть в корень загадки
играть, а не учиться-это в корне неправильно
мы переехали и теперь здесь пускаем корни
я здесь врос корнями, ведь прожил тут всю жизнь
ребенок общается с мальчиком-забиякой-это надо в корне присечь
болезнь прабабушку подкосила под корень.
дети-это корень жизни родителей
вырвать с корнем страницы из блокнота
нужно смотреть в корень загадки
играть, а не учиться-это в корне неправильно
мы переехали и теперь здесь пускаем корни
я здесь врос корнями, ведь прожил тут всю жизнь
ребенок общается с мальчиком-забиякой-это надо в корне присечь
болезнь прабабушку подкосила под корень.
ЕЩЕ ПО ТЕМЕ:
Творческий диктант. Введите в предложения текста обособленные члены предложения: определения, приложения, обстоятельства.
В сосновом лесу было торжественно. Теплый, густой запах смолы наполнял воздух, под ногами тихо хрустела хвоя. Впереди, позади, с боков - всюду стояли красноватые хвои, и лишь кое-где у корней их сквозь пласт хвои пробивалась какая-то бледная зелень. В тишине и молчании два человека медленно бродили среди этой безмолвной жизни.
В сосновом лесу было торжественно. Теплый, густой запах смолы наполнял воздух, под ногами тихо хрустела хвоя. Впереди, позади, с боков - всюду стояли красноватые хвои, и лишь кое-где у корней их сквозь пласт хвои пробивалась какая-то бледная зелень. В тишине и молчании два человека медленно бродили среди этой безмолвной жизни.
В умиротворённом сосновом лесу было торжественно. Теплый и приятный густой запах смолы наполнял воздух, под ногами тихо хрустела засохшая хвоя. Впереди, позади, с боков - всюду стояли красноватые худые хвои, и лишь кое-где у корней их сквозь пласт хвои пробивалась какая-то старая бледная зелень. В тишине и молчании два человека медленно и осторожно бродили среди этой безмолвной и ужасно красивой жизни.
Написать сжатое изложение по тексту. (1)Дорога частью идёт по Ангаре, и лёд по дороге зелёный, порезанный тракторами, потом выезжаем в поле. (2)Машина наша едет и едет. (3)И всё пеньки да пеньки. (4)Глаз быстро устаёт от такой ряби, и тогда всё кажется то сплошь белым, то чёрным. (5)И вдруг среди этого неживого пространства берёзка. (6)Тонкая и тихая.
(7)Милая ты моя! (8)Как же ты сохранилась здесь, среди снегов? (9)Как же тебя не спилили, не порубали и не сожгли?
(10)Одна — непонятно, чудо — среди горелых пней стоит, прозрачная, белее белых снегов, что вокруг неё. (11)И я уже фантазирую и готов сочинять какую-то новую сказку. (12)Но шофёр рядом говорит:
— (13)3наю я, отчего она здесь. (14)Всё очень просто. (15)Красота — вот вам и причина.
(16)И я узнаю.
(17)Пилила здесь лес бригада леспромхоза, что котлован под будущее море очищает. (18)Вон сколько поснесли и ничего, а тут наши бородачи вроде спасовали. (19)Поглядели. (20)Берёзка. (21)Вздохнули и чего-то так начали они пилить, что минули её, не сговариваясь, и пошли дальше. (22)Мол, хоть не мы, сучкорубы всё равно прикончат.
(23)А там половина баб, усталых, крикливых. (24)Наткнулись, постояли, почему-то примолкли. (25)Потом по-хозяйски ветки от ствола отгребли, чтобы весною солнце до корней достало, и двинулись дальше, только минуту постояли. (26)А берёзка — словно небо сеет сквозь себя. (27)Удивительная красота! (28)Да ведь будут трактора лес возить, всё равно сомнут.
(29)Трактор узколоб, два глаза равнодушно вперёд глядят. (30)Тракторист чёрен от соляры да мороза, от холода на лицо словно густая сетка легла. (31)Посмотрел тракторист на берёзку и сощурился, словно его встречная машина ослепила, и удивился, и сказал вдруг: (32)«Ох ты, доченька!» (33)А трактор в это время изгиб на дороге сделал. (34)Посмотрел он назад: идут следом другие машины по его загибу, вот наделал дел! (35)И берёзка стоит — боже мой, до чего же она приятная, берёзка эта! (36)Жаль, но остатки будут жечь, спалят.
(37)А тут девчонки песни заорали. (38)Дымище кругом. (39)Посмотрели, берёзка стоит. (40)Развели огни подальше. (41)Посидели. (42)Посмотрели. (43)Дым да грязный снег за спиной. (44)Отогрелись, пошли дальше, опять оглянулись. (45)Даже песню петь захотелось. (46)Вот и вся история.
(По А. Приставкину)
(7)Милая ты моя! (8)Как же ты сохранилась здесь, среди снегов? (9)Как же тебя не спилили, не порубали и не сожгли?
(10)Одна — непонятно, чудо — среди горелых пней стоит, прозрачная, белее белых снегов, что вокруг неё. (11)И я уже фантазирую и готов сочинять какую-то новую сказку. (12)Но шофёр рядом говорит:
— (13)3наю я, отчего она здесь. (14)Всё очень просто. (15)Красота — вот вам и причина.
(16)И я узнаю.
(17)Пилила здесь лес бригада леспромхоза, что котлован под будущее море очищает. (18)Вон сколько поснесли и ничего, а тут наши бородачи вроде спасовали. (19)Поглядели. (20)Берёзка. (21)Вздохнули и чего-то так начали они пилить, что минули её, не сговариваясь, и пошли дальше. (22)Мол, хоть не мы, сучкорубы всё равно прикончат.
(23)А там половина баб, усталых, крикливых. (24)Наткнулись, постояли, почему-то примолкли. (25)Потом по-хозяйски ветки от ствола отгребли, чтобы весною солнце до корней достало, и двинулись дальше, только минуту постояли. (26)А берёзка — словно небо сеет сквозь себя. (27)Удивительная красота! (28)Да ведь будут трактора лес возить, всё равно сомнут.
(29)Трактор узколоб, два глаза равнодушно вперёд глядят. (30)Тракторист чёрен от соляры да мороза, от холода на лицо словно густая сетка легла. (31)Посмотрел тракторист на берёзку и сощурился, словно его встречная машина ослепила, и удивился, и сказал вдруг: (32)«Ох ты, доченька!» (33)А трактор в это время изгиб на дороге сделал. (34)Посмотрел он назад: идут следом другие машины по его загибу, вот наделал дел! (35)И берёзка стоит — боже мой, до чего же она приятная, берёзка эта! (36)Жаль, но остатки будут жечь, спалят.
(37)А тут девчонки песни заорали. (38)Дымище кругом. (39)Посмотрели, берёзка стоит. (40)Развели огни подальше. (41)Посидели. (42)Посмотрели. (43)Дым да грязный снег за спиной. (44)Отогрелись, пошли дальше, опять оглянулись. (45)Даже песню петь захотелось. (46)Вот и вся история.
(По А. Приставкину)
По Ангаре, по льду, а потом и по полю едет машина. ейзаж грустен и неинтересен: всюду одни пеньки. Никакой живой природы. И вдруг на пути ехавших этой дорогой, как островок жизни, встречается березка, сумевшая выжить после больших снегопадов и морозов. Словно чудо она стояла среди мертвого и неприглядного пейзажа. Пожалели ее лесорубы, расчищавшие место для будущего моря. Не взяли на себя грех убить молодую красоту. Даже почерневший от холода и суровых условий шофер пожалел ее и вздохнул: "Ох, доченька!", потому что она очень оказалась похожей на подроска или совсем юную девушку. И жденщины ее пожалели, убрали от корней все, что мешало солнцу. Очень оказалась березка приятной для людей, которые ее видели. И жалели ее все, как не в чем неповинную девочку, которой проедстояло умереть. Ведь скоро пойдут трактора и сравняют с землей все, что еще над ней возвышается. Машина отправилась дальше, а на душе у автора стало светло и хорошо, даже петь захотелось от встречи с березкой.
Найдите проблему в тексте!
Вот на веранде под вечер Корней Иванович читает стихи. Не нам, а гостям, взрослым. Но и мы тут же: нас не оторвать от его голоса: Под насыпью, во рву некошеном, Лежит и смотрит, как живая, В цветном платке, на косы брошенном, Красивая и молодая...
И тут, в этом плаче и пении вагонов, дороги, одиночества, среди этого горя, обращённого гармонией в счастье, вдруг наступил, по словам другого поэта,
... Нелепый, безобразный в однообразьи перерыв... —
на веранду вбежала няня Тоня и, запыхавшись, спросила:
— Подавать самовар? Вскипел.
Вечер был прохладный, с самоваром её торопили.
Поглядев на неё с таким удивлением, будто кто-то из них двоих сумасшедший, Корней Иванович в бешенстве разбил тарелку, раскровянил себе палец и крикнул:
— Как вы смеете — смеете — говорить при стихах?
Тоня заплакала. Он накричал на неё не только при стихах — при гостях. И это был тот самый человек, который деликатности с прислугой требовал от себя и от нас, детей, безупречной, который уже больным стариком стеснялся попросить домашнюю работницу принести ему грелку: лишний раз подняться на второй этаж!.. Вспылив тогда, на веранде, в Куоккале, он мгновенно опомнился и побежал за Тоней на кухню просить прощения. Он утешал её и при этом по складам выговаривал:
— Когда читают стихи, перебивать можно только в одном случае: если загорелся дом! Других причин я не знаю!
Мы-то были уже обученные. Мы-то усвоили давно, накрепко, что перебивать нельзя не только чтение вслух, а иногда и молчание. Притащишь ему зимою на чужую дачу в мороз — он убегал туда заканчивать статью, — притащишь кастрюлю супу или чайник кипятку, а он сидит с карандашом в руке и молчит — и этого молчания прерывать нельзя. Ставь еду на подоконник и скорей уходи. Молча. Если невпопад заговоришь — он как рявкнет! А уж когда он или кто другой читает стихи...
(По книге «Памяти детства. Воспоминания о Корнее Чуковском» )
Вот на веранде под вечер Корней Иванович читает стихи. Не нам, а гостям, взрослым. Но и мы тут же: нас не оторвать от его голоса: Под насыпью, во рву некошеном, Лежит и смотрит, как живая, В цветном платке, на косы брошенном, Красивая и молодая...
И тут, в этом плаче и пении вагонов, дороги, одиночества, среди этого горя, обращённого гармонией в счастье, вдруг наступил, по словам другого поэта,
... Нелепый, безобразный в однообразьи перерыв... —
на веранду вбежала няня Тоня и, запыхавшись, спросила:
— Подавать самовар? Вскипел.
Вечер был прохладный, с самоваром её торопили.
Поглядев на неё с таким удивлением, будто кто-то из них двоих сумасшедший, Корней Иванович в бешенстве разбил тарелку, раскровянил себе палец и крикнул:
— Как вы смеете — смеете — говорить при стихах?
Тоня заплакала. Он накричал на неё не только при стихах — при гостях. И это был тот самый человек, который деликатности с прислугой требовал от себя и от нас, детей, безупречной, который уже больным стариком стеснялся попросить домашнюю работницу принести ему грелку: лишний раз подняться на второй этаж!.. Вспылив тогда, на веранде, в Куоккале, он мгновенно опомнился и побежал за Тоней на кухню просить прощения. Он утешал её и при этом по складам выговаривал:
— Когда читают стихи, перебивать можно только в одном случае: если загорелся дом! Других причин я не знаю!
Мы-то были уже обученные. Мы-то усвоили давно, накрепко, что перебивать нельзя не только чтение вслух, а иногда и молчание. Притащишь ему зимою на чужую дачу в мороз — он убегал туда заканчивать статью, — притащишь кастрюлю супу или чайник кипятку, а он сидит с карандашом в руке и молчит — и этого молчания прерывать нельзя. Ставь еду на подоконник и скорей уходи. Молча. Если невпопад заговоришь — он как рявкнет! А уж когда он или кто другой читает стихи...
(По книге «Памяти детства. Воспоминания о Корнее Чуковском» )
Несмотря на свою постоянную занятость, Корней Иванович находил время для детей, постоянно с ними играя, занимаясь их учебой и образованием, делясь с ними своей любовью к стихам и литературе. Он отводил детям не время, а часть жизни. Вспышки отцовского гнева, когда они случались, дети воспринимали как продолжение его горячей заинтересованности в них, и в душе его прощали. Ему это удавалось потому, что он был «ребячливым папой» и в то же время умным, мудрым взрослым, глубоко любившим и понимавшим детей — не только своих, но и других.