1. Отец всегда перед ней на задних лапках, да и я позволяю в сущности всё, что ей только придет на ум.
2. Я уж хотел к вам с почтение идти, да вдруг слышу, вы с губернатором связались, зазвали к себе и ходили перед ним на задних лапках! (Гончаров. Обрыв)
3. Ну и что ты перед ней на задних лапках ходишь, совсем гордость потерял?
Но вот выглядыва…т месяц и мя(г, х)ким светом загоня…т потемки в лесную чащу серебря(н, нн)ым сиянием залива…т (не)большую поляну. Ничто (не)наруша…т тишины.
Вдруг хрус(?)нул снег под ч…ими(?)то тяж…лыми ногами. Это вышагива…т дымчато(?)серый лось. Пр…спокойно проб…ра…т(?)ся к осинке и бело(?)губой паст…ю хвата…т пахуч…ю хвою отфыркива…т(?)ся.
Пр(е, и)скакал беляк пр(е, и)стро…лся под (не)высокой но ветвистой елкой. Осинка помешала лосю он махнул головой и с треском обломилась ветка. Зайчик оживился грациозно пр(е, и)поднялся на задних лапках. А(п, пп)етитная веточ(?)ка пр(е, и)тягива…т его. Зайц.. Всегда подби…рают за лосями побеги осин.
Лось стоит среди блестящих от лу(н, нн)ого света снегов жует хвою а рядом зайч…нок грызет лоси(н, нн)ый подарок. Гореч(?) осинки косому слаще сахара.
В отсветах вечерней зари виднеется зубчатый частокол елей. Сгущаются сумерки и все исчезает во мраке ночи. Но вот выглядывает месяц и мягким светом загоняют потемки в лесную чащу серебряным сиянием заливает не большую поляну. Ничто не нарушает тишины.
Вдруг хрустнул снег под чьими-то тяжелыми ногами. Это вышагивает дымчато-серый лось. Преспокойно пробирается к осинке и бело-голубой пастью хватает пахучую хвою отфыркивается.
Прискакал беляк пристроился под невысокий но ветвистой ёлкой. Осинка помешала лосю он махнул головой и с треском обломилась ветка. Зайчик оживился грациозно приподнялся на задних лапках. Аппетитная веточка притягивает его. Зайцы всегда подбирают за лосями побеги осин. Лось стоит среди блестящих от лунного света снегов жует хвою а рядом зайчонок грызёт лосиный подарок. Горечь осинки косому слаще сахара.
Расставьте знаки препинания, объясните их постановку.
Волки медленно поднялись и поджав хвосты пошли в поле. Молодая волчица села в снег подняв голову и первый раз в жизни завыла жалобно не спуская глаз с месяца. Вой ее слушали волки, и в сердцах их холодя на спинах шерсть просыпалось чувство злой тоски.
Волчица пела свою песню высоко задрав голову и глядя на месяц. Заслышав ее зайцы вышедшие в поле откапывать зеленую озимь испуганно поднимались на лапках. Волкам было тоскливо, они стояли глядя мерцающими глазами на снег.
Внезапно раздавшиеся громкие крики разбудили меня и весь наш табор, приютившийся у огонька. Крики отдавались в мирно спавших заводях реки. В сумерках на берегу виднелись странные группы каких-то людей. Невдалеке стояла телега, запряженная лошадью, спокойно ждавшей перевоза. Через полчаса нагруженный паром отвалил от берега, а еще через четверть часа из-за мыса выплыл пароход, ведущий большую баржу. Я устроился на палубе и любовался уголками, открывавшимися с каждым поворотом реки, еще окутанной синеватой мглой. (По В. Короленко)
Волки медленно поднялись и, поджав хвосты, пошли в поле. Молодая волчица села в снег, подняв голову, и первый раз в жизни завыла жалобно, не спуская глаз с месяца. Вой ее слушали волки, и в сердцах их, холодя на спинах шерсть, просыпалось чувство злой тоски.
Волчица пела свою песню, высоко задрав голову и глядя на месяц. Заслышав ее, зайцы, вышедшие в поле откапывать зеленую озимь, испуганно поднимались на лапках. Волкам было тоскливо, они стояли, глядя мерцающими глазами на снег.
С Борисом Житковым я
познакомился в детстве. Нам было по пятнадцать лет, мы учились в одном классе
Одесской прогимназии. Я принадлежал к той ватаге мальчишек, которая бурлила на
задних скамейках и называлась «камчаткой». Он же сидел далеко впереди.
Молчаливый, очень прямой, неподвижный. Словно стеной отгороженный ото всех
остальных. Нам он казался надменным.
Мне же импонировали его
важность, молчаливость и его сдержанность. Ибо сам я был очень вертляв и
болтлив. Житков казался мне самым замечательным существом на всем свете, и меня
тянуло к нему как магнитом.
Однажды, отойдя довольно
далеко от гимназии, я с удивлением увидел, что рядом со мной- Житков. В руке у
него была скрипка. «Задержался, должно быть, с учителем музыки»,- подумал я.
Житков был сдержан и молчалив
как всегда, но в самом его молчании я чувствовал дружественность.
На углу Канатной он внезапно
спросил:
-Грести умеешь?
-Отнюдь…То есть нет. Не
умею..
-А править рулем?
-Не умею.
_А гербарий собираешь?
Я даже не знал, что такое
гербарий.
-А какой сейчас дует ветер?
Норд? Или вест? Или ост?
Этого я тоже не знал. Я незнал ничего ни о чем. И был уверен, что едва он увидит, какой я невежда, он отвернется от меня и сейчас же уйдет. Но он только свистнул негромко и
продолжал молча шагать рядом со мной.
На следующий день, в воскресенье, он явился ко мне поутру с истрепанным астрономическим атласом и
стал показывать на его черных, как сажа, страницах всевозможные созвездия,
звезды, туманности и так заинтересовал меня и мою сестру, что мы стали с
нетерпением ждать темноты, чтобы увидеть в небе те самые звезды, какие он
показывал нам на бумаге, словно прежде ни разу не видели их.
Житкова уже тогда буквально
распирало от множества знаний, умений, сведений, которые наполняли его до
краев, он, педагог по природе, жаждал учить, наставлять, объяснять,
растолковывать.
Он учил меня всему: гальванопластике, французскому языку(который знал превосходно), завязыванию
морских узлов, распознаванию насекомых и птиц, предсказанию погоды, плаванию, ловле тарантулов. Под его ближайшим руководством я прочел две книгиТимирязева
и книгу Фламмариона об устройстве Вселенной. Именно потому, что я ничего не
умел и не знал, я оказался в ту пору драгоценным объектом для приложения его
педагогических талантов, тем более что я сразу же смирен и кротко признал его
неограниченное право распоряжаться моей умственной жизнью.
Моя мама, послушав наши
разговоры о звездах, была с первого же дня очарована им. Другие изредка
приходившие ко мне гимназисты были в её глазах драчуны, сквернословы, хвастунишки, курильщики.
Житков же, такой серьезный, внушительный, толкующий мне о небесной механике, сразу завоевал ее сердце, и
вскоре у них завелись свои разговоры. Она очень любила цветы. И Житков стал
помогать ей в цветоводстве, пересаживал вместе с ней ее лимоны и фикусы.
Помню также, что он приносил
ей какие-то выкройки и даже помогал кроить ситцевые блузки для моей старшей
сестры по изобретенному им новому методу.
С Борисом Житковым я
познакомился в детстве. Мы учились в одном классе.
я был очень вертляв и
болтлив. Житков казался мне самым замечательным существом на всем свете, и меня
тянуло к нему как магнитом.
Однажды, отойдя довольно
далеко от гимназии, я с удивлением увидел, что рядом со мной- Житков. В руке у
него была скрипка.
Житков был сдержан и молчалив
как всегда.
На следующий день он явился ко мне поутру с истрепанным астрономическим атласом и
стал показывать на его черных, как сажа, страницах всевозможные созвездия, они
заинтересовали меня и мою сестру, что мы ждали темноты, чтобы увидеть в небе.
Житкова уже тогда буквально
распирало от множества знаний, умений, сведений, которые наполняли его до
краев.
Он учил меня всему. Под его ближайшим руководством я прочел две книгиТимирязева
и книгу Фламмариона об устройстве Вселенной. Именно потому, что я ничего не
умел.
Моя мама, послушав наши
разговоры о звездах, была с первого же дня очарована им. Д
Житков же, такой серьезный, внушительный, толкующий мне о небесной механике, сразу завоевал ее сердце, и
вскоре у них завелись свои разговоры. Житков стал
помогать ей в цветоводстве, пересаживал вместе с ней ее лимоны и фикусы.
Как то так