Н. В. Гоголь "Тарас Бульба"
Бедная старушка, привыкшая уже к таким поступкам своего мужа, печально глядела, СИДЯ НА ЛАВКЕ. Уже кони, ЧУЯ РАССВЕТ, все полегли на траву и перестали есть. Под тонкими их корнями шныряли куропатки, ВЫТЯНУВ СВОИ ШЕИ. ПОУЖИНАВ, казаки ложились спать, ПУСТИВШИ ПО ТРАВЕ СПУТАННЫХ КОНЕЙ СВОИХ. И казаки, ПРИНАГНУВШИСЬ К КОНЯМ, пропали в траве.
Деепричастие и деепричастные обороты - это обстоятельства
Предложения с деепричастными оборотами: Они были очень смущены таким приемом отца и стояли неподвижно, потупив глаза в землю. Уже кони, чуя рассвет, все полегли на траву и перестали есть. Молодые казаки ехали смутно и удерживали слезы, боясь отца. Остап, отложивши всякое попечение, скидал с себя свитку и ложился на пол, вовсе не думая просить о помиловании. Но кучер, опасаясь разделки, ударил по лошадям. Он глядел на нее, совсем потерявшись, рассеянно обтирая с лица своего грязь, которою еще более замазывался. Он представлял смешную фигуру, раскрывши рот и глядя неподвижно в ее ослепительные очи. И казаки, принагнувшись к коням, пропали в траве. Под тонкими их корнями шныряли куропатки, вытянув свои шеи.
Предложения с причастными оборотами: Они, как видно, испугались приезда паничей, не любивших спускать никому. Под их отдаленною властью гетманы, избранные из среды самих же казаков, преобразовали околицы и курени в полки и правильные округи. И слова эти были как искры, падающие на сухое дерево. Она приникла к изголовью дорогих сыновей своих, лежавших рядом. Месяц с вышины неба давно уже озарял весь двор, наполненный спящими. Бедная старушка, лишенная последней надежды, уныло поплелась в хату. Их лица, еще мало загоревшие, казалось, похорошели и побелели. Торговки, сидевшие на базаре, всегда закрывали руками своими пироги, бублики, семечки из тыкв. Эти бурсаки составляли совершенно отдельный мир: в круг высший, состоявший из польских и русских дворян, они не допускались. По временам только в стороне синели верхушки отдаленного леса, тянувшегося по берегам Днепра.
"... Солнце выглянуло давно на расчищенном небе и живительным, теплотворным светом своим облило степь. Все, что смутно и сонно было на душе у козаков, вмиг слетело; сердца их встрепенулись, как птицы. Степь чем далее, тем становилась прекраснее. Тогда весь юг, все то пространство, которое составляет нынешнюю Новороссию, до самого Черного моря, было зеленою, девственною пустынею. Никогда плуг не проходил по неизмеримым волнам диких растений. Одни только кони, скрывавшиеся в них, как в лесу, вытоптывали их. Ничего в природе не могло быть лучше. Вся поверхность земли представлялася зелено‑золотым океаном, по которому брызнули миллионы разных цветов. Сквозь тонкие, высокие стебли травы сквозили голубые, синие и лиловые волошки; желтый дрок выскакивал вверх своею пирамидальною верхушкою; белая кашка зонтикообразными шапками пестрела на поверхности; занесенный бог знает откуда колос пшеницы наливался в гуще. Под тонкими их корнями шныряли куропатки, вытянув свои шеи. Воздух был наполнен тысячью разных птичьих свистов. В небе неподвижно стояли ястребы, распластав свои крылья и неподвижно устремив глаза свои в траву. Крик двигавшейся в стороне тучи диких гусей отдавался бог весть в каком дальнем озере. Из травы подымалась мерными взмахами чайка и роскошно купалась в синих волнах воздуха. Вон она пропала в вышине и только мелькает одною черною точкою. Вон она перевернулась крылами и блеснула перед солнцем… Черт вас возьми, степи, как вы хороши!.. Наши путешественники останавливались только на несколько минут для обеда, причем ехавший с ними отряд из десяти козаков слезал с лошадей, отвязывал деревянные баклажки с горелкою и тыквы, употребляемые вместо сосудов. Ели только хлеб с салом или коржи, пили только по одной чарке, единственно для подкрепления, потому что Тарас Бульба не позволял никогда напиваться в дороге, и продолжали путь до вечера. Вечером вся степь совершенно переменялась. Все пестрое пространство ее охватывалось последним ярким отблеском солнца и постепенно темнело, так что видно было, как тень перебегала по нем, и она становилась темно‑зеленою; испарения подымались гуще, каждый цветок, каждая травка испускала амбру, и вся степь курилась благовонием. По небу, изголуба‑темному, как будто исполинскою кистью наляпаны были широкие полосы из розового золота; изредка белели клоками легкие и прозрачные облака, и самый свежий, обольстительный, как морские волны, ветерок едва колыхался по верхушкам травы и чуть дотрогивался до щек. Вся музыка, звучавшая днем, утихала и сменялась другою. Пестрые суслики выпалзывали из нор своих, становились на задние лапки и оглашали степь свистом. Трещание кузнечиков становилось слышнее. Иногда слышался из какого‑нибудь уединенного озера крик лебедя и, как серебро, отдавался в воздухе. Путешественники, остановившись среди полей, избирали ночлег, раскладывали огонь и ставили на него котел, в котором варили себе кулиш*; пар отделялся и косвенно дымился на воздухе. Поужинав, козаки ложились спать, пустивши по траве спутанных коней своих. Они раскидывались на свитках. На них прямо глядели ночные звезды. Они слышали своим ухом весь бесчисленный мир насекомых, наполнявших траву, весь их треск, свист, стрекотанье, – все это звучно раздавалось среди ночи, очищалось в свежем воздухе и убаюкивало дремлющий слух. Если же кто‑нибудь из них подымался и вставал на время, то ему представлялась степь усеянною блестящими искрами светящихся червей. Иногда ночное небо в разных местах освещалось дальним заревом от выжигаемого по лугам и рекам сухого тростника, и темная вереница лебедей, летевших на север, вдруг освещалась серебряно‑розовым светом, и тогда казалось, что красные платки летали по темному небу. Путешественники ехали без всяких приключений. Нигде не попадались им деревья, все та же бесконечная, вольная, прекрасная степь. По временам только в стороне синели верхушки отдаленного леса, тянувшегося по берегам...
Солнце выглянуло давно на расчищенном небе и живительным, теплотворным светом своим облило степь.
Одни только кони, скрывавшиеся в них, как в лесу, вытоптывали их.
Сквозь тонкие, высокие стебли травы сквозили голубые, синие и лиловые волошки; желтый дрок выскакивал вверх своею пирамидальною верхушкою; белая кашка зонтикообразными шапками пестрела на поверхности; занесенный бог знает откуда колос пшеницы наливался в гуще.
Крик двигавшейся в стороне тучи диких гусей отдавался бог весть в каком дальнем озере.
Наши путешественники останавливались только на несколько минут для обеда, причем ехавший с ними отряд из десяти козаков слезал с лошадей, отвязывал деревянные баклажки с горелкою и тыквы, употребляемые вместо сосудов.
Они слышали своим ухом весь бесчисленный мир насекомых, наполнявших траву, весь их треск, свист, стрекотанье, – все это звучно раздавалось среди ночи, очищалось в свежем воздухе и убаюкивало дремлющий слух.
Иногда ночное небо в разных местах освещалось дальним заревом от выжигаемого по лугам и рекам сухого тростника, и темная вереница лебедей, летевших на север, вдруг освещалась серебряно‑розовым светом, и тогда казалось, что красные платки летали по темному небу.
По временам только в стороне синели верхушки отдаленного леса, тянувшегося по берегам...
На траве блестят капельки росы. На стволах берёз играют солнечные зайчики.
На стволах берез играли солнечные зайчики.
Солнечные зайчики играли на стволах берез.
На траве блестят капельки росы.
Капельки росы блестят на траве.